Артём Ферье

Обратился давеча виконт Алексей Артёмович: «Слушай, ты хорошо помнишь «Собачье сердце»?»

Задумался.

Собственно повесть — я читал раза три. И все — в 86-м году, когда она впервые вышла в журнале «Знамя».

Но фильм Бортко, понятно, смотрел больше раз. И ещё — итальянскую экранизацию, но она как бы «неканон». А у Бортко — вроде, очень близко к оригиналу, с минимальными «отсебятками» (да и те бывают, на самом деле, из других творов Булгакова — как Юрий Кузнецов с «Мандрианом»).

Отвечаю Лёшке: «Ну, надеюсь, что прилично помню. А что?»

Вспомнился один разговор лет пять назад, когда только входили в моду дипфейки, сварганенные искусственным интеллектом видосики как бы с настоящими людьми.

Мы играли втроём в преф: я, виконт Алексей Артёмович (ещё школьник тогда, но уже медиамагнат на Ютубе) и Князь А., мой давний приятель и друг семьи.

И Князь А. сказал: «А ведь это становится тревожно. Они ведь на самом деле выглядят очень натурально».

Лёшка пожал плечами: «И что? Просто — придётся научиться не верить глазам, только и всего».

Поведал Егор, Лёшкин ровесник и приятель по Гасиенде.

Сподобило его забуриться вместе с приятелем на вечеринку у его, приятеля, друзей.

Егор там бывал и раньше, но всего пару раз, и с хозяином хаты знаком был постольку-поскольку.

На мероприятии нарисовалась милая барышня, без явного ухажёра, но с жаждой до Мартини, которого в тамошней «винной карте» не оказалось.

Егор, желая сделать сюрприз, ни слова ни говоря, выскользнул за дверь и направился к супермаркету у метро.

Добравшись же дотуда, обнаружил, что сюрприз уготован был не только барышне.

Сидели давеча с виконтом Алексеем Артёмовичем, обдумывали концепцию «графеновых допотопиков», выдвинутую Кирой Артёмовной (ну, я ждал звонка, а Лёшка — видимо, прикидывал, что тут можно приспособить для своего развлекательно-познавательного канала).

Вкратце, гипотеза такова.

Вот многие грезят (и даже бредят) некими доисторическими развитыми цивилизациями — но с ними та проблема, что от таких продвинутых культур должны остаться какие-то материальные следы, а не только лишь «мифы про Атлантиду», того или иного вида.

Но Кирка предположила, что это была не просто развитая цивилизация, а очень(!) развитая. Больше, чем мы сейчас.

Они приручили графен (к которому мы только-только подходим), и он заделался их основным материалом на все случаи жизни, при своих-то замечательных свойствах.

А потом — случилась беда. Появился зловредный микроб, способный жрать тот графен. Поскольку это — аллотропия углерода, и его могут усваивать карбон-органические формы жизни с целью окисления в своём организме до СО2 с выделением энергии (при условии, что найдут подход, конечно).

То ли сам собой этот микроб мутировал, когда возникло много графена — то ли, допустим, его вывели эти «атланты», для каких-то своих целей (быстро расчищать площадки под новую застройку, когда иначе хрен чем сковырнёшь тот графен), но ситуация вышла из-под контроля.

И вот проклятый микроб всё сожрал, всю их цивилизацию. Ибо от других материалов, будь то бетон или металлы или пластмассы — они давно отвыкли, и не успели восстановить «древние» производства.

А может, у них ещё повсеместно дамбы были из того графена, и плавучие искусственные острова, а как микроб их разъел — так в одночасье и затопило основные индустриальные и культурные центры (и даже не будем гадать, сколько было Хамов среди выживших, но вот технологов, наверное, было недостаточно, и остатки человечества впали обратно в дикость).

Но, конечно, главное возражение на пути этой замечательной гипотезы — оно даже не в том, что «не бывает микробов, жрущих графен».

Да мы пока ещё слишком мало знаем и про графен, и про микробов, чтобы бросаться такими заверениями.

Но главное возражение — такое.

Общались давеча с Гражданкой Мамой, которая вот уж два года мечется между Австралией и Испанией как между молельней и будуаром Куком и Колумбом.

Серьёзно же, мы сами наших девчонок из России изгнали, когда конвульсии «великодержавного московизма» перешли в особо буйную стадию — а теперь скучаем. Но, хвала современным коммуникациям, общаемся по-семейному.

Зашла речь об одном Женькином приятеле, типа, музыканте.

Вообще, он талантливый парень, но бухал — безбожно.

Надо признать, наше семейство не очень религиозно.

Нет, конечно, мы приносим жертвы Юпитеру и Одину, а нынче кушаем за здоровье Джизуса вываренные в луковой шелухе яички, но для нас это не более чем традиции, ритуалы. Ну и просто вежливость, желание порадовать верхних ребят. Если Юпитеру и Одину приятно сознавать, что мы употребляем в пищу не просто абы каких барашков, а пожертвованных им, богам, барашков, и если Джизуса радует то сознание, что мы приморочились покраской яиц ради него — то почему бы нет?

Тем не менее, чего уж точно мы стараемся не делать в пасхальный день — так это говорить какие-то злые вещи (типа рассуждений о судьбах Родины, что сейчас — по определению «злая вещь»), а стараемся говорить добрые, утешительные и примирительные вещи.

Намедни вспомнилась одна история из Лёшкиного не столь далёкого школьного прошлого.

Виконт Алексей Артёмович продолжает знакомство с русской классикой — той, что не докатилась в школе.

Давеча хряпнул пару повестушек Сологуба - «В толпе» и «Звериный быт».

Сначала — похвалил: «Честно, думал — будет большая муть. Мне про него рассказывали… противоречивое. Но не, вкушать-то можно, даже и без пива (Лёшка не пьёт за рулём, где и слушает книжки). Но вот на этой «В Толпе», которая «по мотивам Ходынки» - всплыла внезапная мысль: а ведь господин Сологуб — наиценнейший адвокат большевиков. И непонятно даже, почему они его ужимали».

Виконт Алексей Артёмович почитывает нынче «Виконта де Бражелона», ради франсэ.

«Трёх мушкетёров» и «Двадцать лет спустя» он читал раньше, а теперь вот дошёл до тех же, но ещё десять лет спустя.

Делится впечатлением: «Всё же, это грустно».

Немного наморщив лоб, выдаёт экспромт: «Опять скрипит потёртое седло — Его не слышно за артритом».

Посмеялись.

Но при этом подумалось: «А ведь в начале «Мушкетёров» д’Артаньяну было восемнадцать, если не ошибаюсь. А мне недавно стукнуло сорок восемь».

Однако ж, Лёшка не имел в виду никаких каверзных намёков подобного рода. Он категорически отказывается воспринимать меня как старпёра. Впрочем, пока что я даю и мало поводов. Когда уделяешь поддержанию физической формы часа два-три в день — было бы свинством с её стороны не поддерживаться. И я уж точно не осилил столько вина, сколько разлито по страницам Дюма.

Тем не менее, конечно, годы берут своё — и есть, пусть невидимые глазу, но неумолимые возрастные изменения.

Послушиваю нынче на променадах Scar Tissue, автобиографию Энтони Кидиса, франтмена RHCP.

Написано — на удивление хорошо. В смысле, хорошо — именно для прогулок, когда нет возможности вернуться взглядом на абзац и что-то уточнить. И вот написано — очень живенько, но вполне внятно. Куда менее замороченно, чем его песенки. Язык яркий, но простой. Можно рекомендовать детишкам. Ну, если, конечно, не смущают некоторые детали бурной юности.

Меня вот сложно чем-либо смутить в этой жизни, но когда услышал, что первым косячком малютку Тони угостил в одиннадцать годиков его собственный же папаша, прихиппованный тусовщик, актёр и пушер — это показалось мне… пикантным.

Я-то считал себя(!) «либеральным» отцом лишь на том основании, что не подавал виду, когда узнал, что Лёшка сподобился попробовать траву. И тогда-то ему было четырнадцать.

Но я знал, у кого он берёт, был уверен в качестве зелья — а потому не особо напрягся.

И Лёшка догадывался, что я знаю, что прослушиваю порою его телефон — но по нашему негласному соглашению я делал это только в целях его безопасности, а не в целях капанья на мозги. Иначе — для него не составило бы труда заглушить все свои жучки или вовсе избавиться от них.

Впрочем, зумеры — они другие и по сравнению с моим, «иксовым» поколением, и уж тем более по сравнению с отвязным тинейджерством Эл-Эя конца семидесятых.

Виконт Алексей Артёмович заметил: «Знаешь, как-то подумалось об этой «шаманской» песенке, которая со словами: «Я русский, я иду до конца». И ведь если учитывать многообразие эвфемистических значений слова «конец» - то лирика сия оказывается на удивление конгруэнтна тому адресу, по которому изначально был послан «русский военный корабль».

Да, пожалуй, в таком прочтении — песня обретает куда больше смысла, и куда более правдивого, чем в ней принято было видеть.