Артём Ферье

Был в гостях князь А., старинный мой приятель, и за пулькой (Лёшка — третьим) он невзначай уточнил: «A propos, вы, Ферье, если память не изменяет, от Роганов происходите?»

Не думаю, что он хотел подколоть — просто действительно запамятовал, что я ему рассказывал когда-то по пьяни.

«Изменяет, - говорю. - Роганы из Бретани, а мы из Нормандии».

Лёшка добавляет, со всею напыщенностью и спесивостью, какую может изобразить (а он хороший актёр): «И эти Роганы заделались баронами позже, чем мы — графьями».

Проявляю снисхождение к Роганам: «Но в действительности, они — можно сказать, наши кузены. И ради справедливости, Ферье никогда не были так богаты и влиятельны во Франции, ни одной герцогской ветви».

«Однако же, - вставляет Лёшка, - приснопамятный девиз Роганов, «Руа нё пуи, дюк нё дэнье, Роан суи» («Королём не могу, герцогом брезгую, Роган есьм») - подсказал им наш славный предок, Гильом де Феррье. Это было как раз в год учреждения Генеральных Штатов, в 1302, как сейчас помню».

Звонила Женька (наша Гражданка Мама) из Кенгуряндии, поделилась анекдотом.

Говорит, наткнулась в Инете на видео, где пацанёнок лет двенадцати пытается устроиться гитаристом в музыкальную группу, общаясь с ними по Скайпу (или по какой-то подобной видеозвонилке).

Ломаю, как мне казалось, сюрприз, говорю: «И выяснилось, что это Акстар, да?»

Небезызвестный Паша Аксенов, виртуоз и пранкер. Давно забавляется (и пробавляется) тем, что разводит неискушённых людей (дистанционных учитилей музыки и проч), притворяясь перед ними новичком, «а потом как вжарит».

Правда, ему не двенадцать на данный момент. Двадцать, что ли?

«Да, - подтверждает Женька. - Но я-то с самого видела, чей канал. Однако ж, если б не знала — то купилась бы стопроцентно, что это именно ребёнок. Очень так качественно картинка отредактирована. И голос. И ведь — в реальном времени».

«Ага, - говорю. - Прогресс всё шёл, шёл — вот и дошёл».

Женька хмурится. Изрекает:

Помню, давно уж, когда только начали доноситься слухи о скандалах с малолетними трансгендерами, с их «радетелями» в белых халатах и несчастными отцами, безуспешно пытавшимися отстоять естество своего ребёнка против «прогрессивной» системы — а это чуть ли не самая действенная «антизападная» страшилка новейшего времени! — довелось мне разговориться с одним приятелем (назовём его «Князь К»… хотя лучше - «Н»), который славился своей невозмутимостью и философским подходом к жизни. Притом у него был сын, в ту пору пятнадцатилетний.

Подъезжая к их усадьбе, я застал этого паренька, Дениса, гуляющим по аллее с весьма миловидной девчушкой, поэтому вопрос мой к хозяину дома был заведомо праздным, родившимся единственно из желания как-то поколебать, подвергнуть испытанию его хвалёную невозмутимость.

Но я спросил: «Скажи, князь, а вот если вдруг твой Денис объявит, что почувствовал себя девочкой в теле мальчика и позарез теперь нужно «откорректировать» эту природную «несправедливость» — что тогда?»

Часто доводится слышать: «Это закоренелый манипулятор, он использует людей».

И подразумевается, что это какой-то негодяй, творящий непотребство.

Вообще считается, что это очень плохо, манипулировать людьми и использовать их.

Что ж, я соглашусь, что плохо использовать людей — как вещи.

Плохо, пошло, убого.

Потому что люди — они гораздо прикольнее вещей.

Их, людей, использовать можно гораздо веселей.

Но в самом по себе использовании — что плохого-то?

Помню, когда Лёшке было восемь лет, гостил он на даче у Женькиных родителей.

И он их удивил, в числе прочего, своими орнитологическими познаниями.

Сядет на ветку какая-нибудь пичужка, а Лёшка тотчас идентифицирует: «О, зарянка!»

Или: «Это славка».

Дмитрий Евгеньевич рассказывал: «Решил как-то подловить его. Говорю: «А ты уверен, что именно славка, а не камышовка?» И вот видел бы ты, Тёма, с каким сожалением он на меня посмотрел. И объясняет этак… деликатно, как… не знаю, как мог бы Николай Дроздов — директору птицефабрики. Говорит: «Не, у камышовки профиль другой. Очень покатый, и клюв немного изогнутый. А у славки всё прямое. Да и крылья у славки монотонные, а у камышовки – полосатые».

«И вот, - говорит Дедушка Дима, - тут я понял, что он не выделывается. Что он на самом деле разбирается. А я вот всю жизнь тут прожил — а дай бог воробья от трясогузки отличу. А что в наших краях водится поползень — так и вовсе не знал, не ведал. Для меня это вообще было что-то вроде «подкустового выползня», из Квартета».

Утешаю: «Ну, это потому, что у вас никогда не было кошек».

Разумеется, сложно освоить неродной язык так, как владеют им носители. Не то, чтобы вовсе невозможно, но — сложно.

Однако ж, и сама попытка со стороны иностранца хоть как-то говорить на языке страны пребывания — обычно ценится носителями. Доставляет много удовольствия им — а может доставлять и ему самому.

Помню, когда Лёшка в тринадцать лет впервые оказался в Испании, он только начинал учить кастильский. Читал-то довольно свободно, но говорил с таким акцентом, что его непременно принимали за амера (когда не знали, что русский).

Тем не менее, его это не смущало, не мешало получать удовольствие от общения не только со знакомыми, но и со случайными «испаноязычниками».

Впоследствии Женька, бывшая тогда с ним, поведала сценку его диалога с официанточкой в одной кафушке.

Звонила Женька (они сейчас с Малой в Австралии), поделилась курьёзом.

Кира Артёмовна (скоро шесть годиков) где-то подхватила выражение «народ-богоносец».

И спрашивает у Женьки: «А какой у Бога нос?»

Та, конечно, объяснила, но не уверена, что Малая не прикалывалась. Наши дети — умеют это делать с покер-фейсом.

Ла скорее всего прикалывалась, стебалась. Так-то — Кирка очень неплохо умеет оперировать Гуглом.

Виконт же Алексей Артёмович (18, и сейчас со мной в сердце «Мордора», в изгнание выдавить не удалось), услышав про это, заметил: