Война и зверства

[artyom_ferrier]

 

Один юный коллега признался: «Прослушал давеча эсбэушный перехват беседы орка со своей мамашей, где он расписывает, как они зверски пытают пленных украинцев и получают от этого удовольствие, а она заявляет полное одобрение и говорит, что сама бы кайфовала от этого».

«Так вот, - говорит мой юный (но довольно резкий) друг, - не скрою, у меня возникло сильное искушение наведаться к этой мамаше и позвонить от неё сыночку. Ну и всякие… иные не очень добрые мысли. Понимаю, что нельзя ожесточаться — но вот иногда возникают такие стремления».

Да, я его понимаю. Я тоже слушал этот перехват — и, конечно, твари те ещё. Особенно — мамаша. Я частенько встречал такой типаж.

Детство пришлось на голодные (для неё) девяностые, когда её родаки (возможно, госслужащие или вояки) сосали хуй без соли, оказавшись нахер никому не нужны в реальном мире, и теперь — тотальная обида на весь белый свет, конечно, всепоглощающая жажда мести всему живому, готовность благословлять своё отродье на любые гнусности.

Вместе с тем, в нашем мире — когда человек чего-то говорит, это значит, что он чего-то говорит. Не больше и не меньше.

Соответствуют ли его слова действительности — это всегда предмет особой проверки. Но обычно — люди врут гораздо больше, чем им самим представляется, и зачастую — врут без видимых даже причин.

У меня сложилось впечатление, что этот утырок с другими гоблинами — могли, конечно, запинать досмерти или забить дубинками какого-нибудь бедолагу, который показался им «диверсантом», но вот его живописания всяких особо изощрённых пыток в китайской средневековой стилистике — это похоже на гон.

Вернее, оно могло быть так.

Там — трутся фэбэсы, которые допрашивают пленных и вообще подозрительных. А на досуге да по пьяни — могут и болтать с солдатнёй.

Вообще-то, фэбэсы и солдатня — это разные касты, но на войне границы могут стираться.

Или же — этот солдатик мог присутствовать на допросе (в качестве мышечного мяса) и слышал, как фэбэсы обрабатывают задержанного.

Они, конечно, применяют и физические пытки (но обычно — не больно-то изощрённые: электрошокер, пакет на голову, «слоник», редко что-то более затейливое), но если хоть немножко профи — делают упор на словесное давление, на умозрительное описание тех же пыток.

«Понимаешь, чел, вот мы сейчас беседуем с тобой цивилизованно и уважительно. Мы всё понимаем: ты дерёшься за свою страну, исполняешь свой долг. Но и мы – исполняем свой, перед своей страной. И мы хотели бы держаться в рамках цивилизованной и взаимоуважительной дискуссии, но если ты не станешь говорить с нами – тобой займутся другие. Настроенные не столь цивилизованно. А прямо сказать — брутально они настроены. Настоящие звери. И они с тобой будут делать то-то и то-то (красочное и детальное описание специфических воздействий и ощущений от них)».

При этом подчёркивается мысль, что сказания про пионеров-героев, смеющихся в лицо своим палачам заливистым детским смехом — это, конечно, здорово, но для детишек. А в мире взрослых есть такие воздействия, которые просто никто не может выдержать, самый крепкий и мужественный человек. Просто от боли настолько затмевает разум, что человек перестаёт себя контролировать. И все «взрослые» конторы это понимают.

Поэтому в современном мире никто и не требует от своих людей, чтобы они молчали в плену. Даже Израиль — рекомендует своим бойцам рассказывать всё, что знают. Просто — будет учтён тот факт, что человек попал в плен, а значит, вся информация, которой он владел, теперь доступна врагу с вероятностью, близкой к ста процентам. Ну, внесут коррективы — а то даже и затеют некую игру вокруг той информации, которую он, предположительно, слил. Но вот если на самом деле не слил, если реально совсем уж несгибаемым оказался — тогда, получается, своих подставил, которые рассчитывали, что он молчать не будет. Такой парадокс.

Ну и напоследок — говорится примерно следующее.

«Чел, ты пойми, мы-то против тебя ничего не имеем, мы тебе даже симпатизируем, в каком-то роде, но если ты попадёшь в лапы вот тем брутальным отморозкам-маньякам — то тебя невозможно будет выпустить живым. Как говорил полковник Щукин: «Приходится думать о приличиях».

Не скрою (никогда не скрывал), я сам много раз прогонял нечто подобное, когда нужно было расколоть какого-нибудь… оппонента, так скажем.

При достаточном красноречии и артистизме — можно и пальцем его не тронуть, но расписать так убедительно, что с ним будет, если не — что и самые упорные бандосы и террорюги склоняются к конформизму.

Вернее, такое устрашение — используется, когда в принципе видишь, что проезд по ушам может сработать. С реальным-то профи — конечно, не сработает, там только вербовка на открытых козырях может сработать. Но это уж детали.

Однако ж, вот представить, что рядом стоит этот солдатик – да и слушает, как «особист» расписывает всякие очень затейливые и зрелищные пытки да увечья.

И он, этот солдатик, естественно, проникается убеждённостью, что оно — очень круто.

И при случае — начинает втирать гражданским (хоть бы и мамаше), что это вот он такой лютый, такие вещи вытворяет, от которых мороз по коже, волосья дыбом.

Ну, они — очень инфантильны, с изрядной задержкой развития. Да ещё и в перманентном стрессе, когда и самые тупые уже прекрасно понимают, что их просто швыряют на убой, а потом спишут как «пропавших без вести дезертиров» (если уж матросиков с «Москвы» объявляют «вышедшими поплавать и не вернувшимися»).

Естественно, им хочется хоть как-то утешиться своей мнимой грозностью и лютостью, хотя бы — в телефонном разговоре с мамашей.

Ну и сам тот факт, что чел откровенничает в разговоре по сотовому из Украины, что он вообще ведёт такие разговоры, когда должен был бы знать, под каким колпаком там все разговоры сейчас — как бы намекает на не очень высокий уровень зрелости.

Впрочем, конечно, реально ли они такие штуки вытворяли или фантазируют — это можно будет установить только при интерактивном общении.

На грамотно построенном допросе — там будет видно, то ли воспоминания, то ли фантазии, то ли, что не редкость, такие фантазии, которые сам чел хочет считать воспоминаниями.

Но честно, мне это было бы интересно, верификация «палачества» отдельных военнослужащих РА — в какое-то другое время. Возможно, после войны — когда нужно будет устанавливать военных преступников настолько забубённых, что никакой амнистии не подлежат.

Однако ж, сейчас — это в принципе не очень важно, совершают они зверства, или нет.

То есть, это может быть важно для западного обывателя, когда бы одиозность российских злодеяний подстёгивала бы его к тому, чтобы требовать от своего правительства «остановить Россию», но для нас-то принципиальный вопрос решён давно.

И, чтобы пояснить, немножко поверну ситуацию.

Вот, допустим, мне приходит сообщение, что наш дрон засёк дивизион Искандеров. И у меня запрашивают санкцию на удар.

А этот дивизион — естественно, имеет сопровождение, охрану. Но поскольку это глубокий тыл — там, преимущественно, срочники. Милейшие ребята, которые призвались задолго до «невойны», и вовсе не собирались никого убивать/нагибать, а просто решили, что лучше уж годик перекантоваться в этом «пионерлагере цвета хаки», чем бегать да уклоняться.

А командир дивизиона — мой друг детства, одноклассник.

Очень славный парень.

С детства интересовался ракетами, мечтал покорять космос, но в Бауманку поступить не задалось, поэтому поступил, скажем, в Ярославское военное училище, которое по зенитным ракетам. И он вообще не собирался военную карьеру делать — но его убедили, что так проще будет выйти на условный «Байканур».

И вот уж оглянуться не успел, как уже подполковник и командир дивизиона Искандеров.

Ну и ещё там, конечно, есть всякие водилы да прочие технари, которые вообще никому в жизни никакого зла не делали, очень любят детей и животных, в свободное от службы время – переводят старушек через дорогу и переводят финансовую помощь жертвам стихийных бедствий. И жителям украинских разбомбленных городов — искренне сочувствуют, но считают, что уж их-то ракеты — летят по исключительно военным объектам.

Что ж, они должны понимать, что и сами они - «исключительно военный объект».

Вернее, даже не важно, чего там понимают они, но что понимаю я – так это что дивизион Искандеров, когда обнаружен, представляет собой слишком лакомую дичь, чтобы от неё отказываться по каким-то сентиментальным соображениям.

Да, можно было бы помечтать о том, как я, неким чудом, спасаю из зоны поражения всех хороших людей, особенно же — своего друга детства, ракетчика-романтика (ну, анонимные и безликие хорошие люди и друзья детства — это всё же образует некоторую разницу).

Но мечты есть мечты, а реальность есть реальность.

И реальность такова, что от поражения одной ракеты может (и должна) пойти цепная реакция. Будет море огня, будут расплёвываться и взрываться в воздухе кассеты, будет абсолютное инферно на километр окрест (как минимум).

То есть, это несколько теоретический вопрос, что будет при детонации одной ракеты Искандера в окружении «подружек» - поскольку никто таких натурных экспериментов, естественно, не проводил.

Но с большой вероятностью — будет именно цепная реакция и адов огонь на сотни метров вокруг, где сгинут все. И вот эти замечательные мальчишки-срочники, и эти безобидные водилы-технари-филантропы, и мой друг детства, романтик-ракетчик.

Этим, собственно, и отличается реальная война — от компьютерной «варгеймы».

Но когда речь идёт о такой цели, как дивизион Искандеров — естественно, придётся подтереть сопли.

Да, умрёт множество хороших людей — но они знали, на что шли. Или – должны были знать.

А выгоды – слишком уж перевешивают сожаление от их смертей.

Само по себе уничтожение военного имущества на десятки миллионов долларов, да с известными трудностями его восполнения – уже ценный эффект.

То, что конкретно эти ракеты теперь не полетят по твоему союзнику, Украине, и не наделают там бед - ещё лучший эффект.

Ну и то, что теперь в российских военных кругах возникнет некоторая очередная паника, что теперь они пойдут искать предателей и будут осторожней использовать свои Искандеры (какие ещё остались) — ещё лучший эффект.

В действительности, мне трудно даже сказать, что бы могло меня удержать от санкции на удар по дивизиону российских Искандеров.

Ну уж точно не то соображение, что большинство солдадитос, которые там есть и которые там погибнут — славные ребята, а не какие-то маньяки-живодёры.

Да большинство людей вообще — вполне славные и добрые. А ублюдки-маньяки — составляют меньшинство в любой популяции.

Но война — это такое место, где одни добрые люди убивают других добрых людей, и задачи гуманизма здесь — в том, чтобы побыстрее и поэффективнее дать понять противнику, что его дело обречённое, что у него нет шансов, и тогда, на круг, побольше добрых людей уцелеет со всех сторон.

Поэтому своему другу детства, командиру того дивизиона, я мог бы сказать: «Прости, друг, но твоя жертва была ненапрасна. Ты отдал свою прекрасную жизнь, чтобы показать Кремлёвским, насколько безнадёжно их положение, насколько не смеются уже их Искандеры, что «смеянствуют смеяльно»… или, вернее, что «смертельствуют смертельно». Ну да творчество Велимира Хлебникова — как-нибудь в Холлище Валгаллище обсудим, окей?»

Пожалуй, что бы могло меня реально тормознуть от санкции на удар по Искандерам – так это наличие в зоне чрезмерного количества гражданских.

То есть, пара легковушек на ночной трассе — это не в счёт. Это будет collateral damage. Ну, не повезло бедолагам — и будем уверены, что они были тоже прекрасные люди, просто оказались не в том месте не в то время, но мы, наносившие удар, могли их не заметить или не понять, что это именно гражданские.

Но вот если, скажем, там проходит в это время колонна автобусов с детьми до летних лагерей — тут придётся учитывать не только свою субъективную идиосинкразию на убийство детей, но и возможный эффект.

Да, уничтоженный дивизион Искандеров — это хорошая картинка, но десятки покорёженных детских телец — это слишком хреновый эффект, слишком хреновая картинка. Если ты этому радуешься - «У тебя глаза злые, тебе денег не дадут».

Вот так и приходится всегда балансировать не столько между «хорошо» и «плохо», а - между «плохо» и «очень плохо».

Когда речь о войне.

Ибо по большому счёту война — это всегда плохо. Это всегда гибнут какие-то невинные челы, которые вовсе не желали никому зла, которые только пользу хотели приносить человечеству и его прогрессу, по все стороны конфликта.

Но когда кому-то угодно было развязать войну (а Путинская Россия очень старательно, маниакально развязывала эту войну с четырнадцатого года, не оставляя никаких шансов для мирного решения) — тогда уже ультимативной задачей становится победа над этим отморозком-агрессором, и тут иногда всё же работает принцип «лес рубят, щепки летят».

Да, это плохо и печально, когда «щепки» - жизни невинных и милых людей. Поэтому, конечно, нужно стараться минимизировать жертвы среди цивилитиков даже противной стороны, как бы ни были противны её вояки, какие бы одиозные штуки они ни вытворяли.

Поддаваться эмоциям и жажде мщения — контрпродуктивно в деле истребления врагов.

Снайпер — ни в кого не попадёт, если будет думать о том, какой ненавистный негодяй у него на прицеле.

Он должен думать о том, что это просто враг, которого нужно уничтожить, и это нужно делать так же профессионально и спокойно, как ты рубишь голову курице (ну, ты же не испытываешь при этом какой-то ненависти к ней, ты же не мстишь ей за какие-то свои неприятности?)

Более того, вполне можно допускать, что конкретно этот твой враг — очень даже душевный и хороший парень.

И при иных обстоятельствах – вы могли бы встретиться за шашлычком (как встречались после войны американский пилот F-117 и сербский зенитчик, который сумел сбить «невидимку»).

Но в военных обстоятельствах — вы враги, вы уничтожаете друг друга.

И для этого не нужно ненависти, в действительности.

Не нужно убеждённости, что вот все ребята на той стороне и в того цвета униформе — нелюди.

Поскольку это и не так.

Ну, есть и нелюди — но большинство-то люди всё же.

Большинство-то людей, даже в армии, даже в Российской Армии — они вполне себе милые люди.

И это нужно осознавать в полной мере, когда ведёшь по ним огонь.

И – не поддаваться эмоциям.

Рационально и хладнокровно оценивать плюсы и минусы от каждого твоего действия.